Данная статья была написана в 2017 году нашими товарищами из секции ММТ в Италии «Sinistra classe rivoluzione» для своего теоретического журнала Falce Martello («Серп и молот»). Эта работа представляет собой краткий обзор отношения левых к вопросу о правах ЛГБТ с акцентом на истории этого вопроса в Италии. Полемически статья вступает в «войну на два фронта»: с одной стороны против шовинистов и гомофобов, с другой стороны против популярной среди западных левых активистов концепции «интерсекциональности».
[Source]
За последние годы во множестве стран борьба против гендерно-полового угнетения и дискриминации по признаку сексуальной ориентации перерастала в массовые движения. Мы видели крупномасштабные протесты, выражавшие гнев и возмущение, копившиеся годами и десятилетиями. Направлены они были против раздражающего вмешательства системы, которая не только заставляет нас ежедневно страдать, чтобы сводить концы с концами, но и претендует на право решать, что мы можем или не можем делать в своей личной жизни, с кем мы можем иметь отношения, сексуальные или иные, имеем ли мы право воспитывать ребенка и т. д. И она навязывает любому, кто отступает от норм так называемой «традиционной семьи», пребывание в социальном и правовом гетто.
Благодаря освободительным требованиям и массовости, эти протесты несут в себе революционный потенциал. В то же самое время существует сознательная попытка свести данные проблемы к вопросам культуры и ограничить цели движения борьбой за небольшие уступки, совместимые с нормальным (то есть имеющим репрессивный характер) функционированием капитализма. Большое внимание уделяется теориям, которые на первый взгляд кажутся радикальными, но на практике направляют борьбу ЛГБТ-движения в идеалистическое и экзистенциалистское русло, что приводит в тупик, когда возникает реальная потребность изменить существующие материальные условия.
Для успехов ЛГБТ-движения чрезвычайно важно применять классовый подход, объединяющий борьбу против гомофобного угнетения и за юридическое полноправие с общей борьбой за достойную жизнь, свободную от экономического и социального гнета. Не менее важно, чтобы рабочее движение сблизилось с борьбой ЛГБТ-движения, преодолевая исторически сложившееся разделение, возникшее в частности, из-за реформистского и сталинистского руководства левых организаций.
Для нас, как для революционеров, эта задача является важной частью нашей политической деятельности, и данная статья предлагается в качестве основы для дальнейших теоретических дебатов по этому вопросу.
Дискриминация и гомофобия сегодня
На сегодняшний день гомосексуальность, или сходное с ней поведение, по-прежнему признается преступлением в 72 странах, наказание за которое варьируется от одного месяца заключения до 15 лет, пожизненного срока или даже смертной казни (в 8 странах). В странах, подобных Саудовской Аравии, смертная казнь выполняется побиванием камнями, тогда как в других странах формой телесных наказаний являются, к примеру, удары плетьми. Однополые браки признаются лишь в 23 странах, и еще в 27 признаются гражданские союзы. [1]
Однако даже там, где существуют формы юридической защиты, официальная дискриминация принимает множество форм. В некоторых штатах США, к примеру, существуют «законы против пропаганды гомосексуальности», ограничивающие определенные действия или устанавливающие принципы для преподавания сексуальной морали в школах или в других публичных учреждениях. Все это весьма привычно и для Италии, где правые, совместно с католической церковью, ведут крестовый поход против т.н. «гендерной теории» в итальянских школах. Эти люди призывают крайне правых к действию, поощряют организованные группы к насильственным нападениям на геев (равным образом на мигрантов и левых активистов). Совсем неслучайно, что проект закона против возбуждения гомофобной ненависти и об отягчающих обстоятельствах за последние три года успел покрыться пылью в парламентских комиссиях. Несмотря на недостаточность такого закона, он мог бы, по меньшей мере, гарантировать чуть большую степень защиты. Легко заметить, что другой закон, который позволял бы депортировать иммигрантов, сумевших пересечь на лодке Средиземное море, имеет для них куда больший приоритет!
Вдобавок ко всему, дискриминация пронизывает нашу повседневную жизнь в образовательных учреждениях, на рабочем месте, в местах проживания, проявляясь в постоянном идеологическом и социальном давлении на представителей ЛГБТ. Согласно исследованию ISTAT (Итальянский национальный институт статистики) в 2011 году, из-за страха преследования или увольнения только каждый четвертый работник-гей открыто заявлял о своей сексуальной ориентации, и подобная тенденция особенно ярко проявляется в провинциях. Согласно опросу в рамках ЕС, 68% граждан ЕС считают, что дискриминация по признаку сексуальной ориентации действительно существует. Согласно другому опросу, в Италии только 6% ЛГБТ-подростков в средних школах вполне открыто говорят о своей сексуальной ориентации в более широком сообществе, в то время как еще 39% делают это лишь частично в меньшем кругу друзей — средний показатель в других странах ЕС схож с этими цифрами. Тот факт, что 94% ЛГБТ-подростков предпочитают частично или полностью скрывать свою сексуальную ориентацию, красноречиво свидетельствует о личных трудностях, которые создает социальная дискриминация. Такое давление не прекращается дома, и на самом деле семья часто оказывается первым местом, где обнаруживается неприятие, доходящее до разных видов насилия: от насильственных удерживаний дома до избиений и «исправляющих» изнасилований. Нередко можно прочитать новости о подростках, которые «покончили жизнь самоубийством из-за того, что были геями», что есть высшая точка трагического результата психологического давления, оказываемого на социальном и семейном уровне.
Что такое «традиционная семья»?
Всякая гомофобная кампания опирается на довод, что гомосексуальность в самой своей основе «противоречит природе». Наиболее вульгарные проявления подобного хода мыслей можно найти в религиозном фундаментализме, но подобный аргумент долгое время имел хождение и в «научном» мире, — подтверждение того факта, что наука обуславливается господствующей идеологией. В психологии гомосексуальность долгое время воспринималась как патология большинством научного сообщества или, по меньшей мере, как нефизиологическое состояние со стороны даже самых прогрессивных психологов. Так было в случае с Фрейдом, который, хотя и не поощрял дискриминацию гомосексуальности, считал ее нарушением полового развития. Даже Вильгельм Райх, в целом бывший сторонником сексуального освобождения, и также имевший материалистические и революционные взгляды (по крайней мере, в начале своей жизни), определял гомосексуальность как «следствие очень раннего расстройства в развитии аффективных и эмоциональных сексуальных функции». Только в 1973 году АПА (Американская психиатрическая ассоциация) перестала рассматривать гомосексуальность как патологию, а в 1986 году окончательно устранила категорию «эго-дистонической гомосексуальности» (предполагаемая форма патологической гомосексуальности, рассматриваемой как источник стресса, в противоположность физиологически обусловленной эго-синтонной гомосексуальности), в знак признания того факта, что психологический стресс на самом деле был вызван социальным давлением, которому подвергались гомосексуалы. Четыре года спустя, 17 мая 1990 года, Всемирная организация здравоохранения окончательно исключила гомосексуальность из своего перечня психических заболеваний.
Тот факт, что в негетеросексуальных ориентациях и поведении нет ничего противоестественного, подтверждается просто — их широким распространением в истории человечества по всему миру. Данный факт установлен антропологическими, историческими и литературными исследованиями. [2] В письменных источниках упоминаются так называемые «люди двух духов» среди коренных американцев, мужчины, которые одевались и вели себя как женщины (и наоборот), и которые часто принимали участие в религиозных церемониях. Доподлинно известно, что в Фивах в IV веке до нашей эры был создан Священный отряд, состоящий из 150 пар солдат-мужчин, чья непобедимость в бою крылась в желании каждого солдата защитить своего партнера и показать перед ним свою доблесть. Каждый солдат вкладывал всю свою энергию в каждое сражение. Также широко известно, что в Афинах и Риме (мужские) гомосексуальные отношения признавались социально и юридически. При этом, однако, было бы неправильно думать о них как о примерах полной свободы сексуальных отношений, согласно некоторым поверхностным интерпретациям, или находить их «золотым веком гомосексуальности», существовавшим до современной репрессивности.
В Афинах общественно допустимые и регулируемые гомосексуальные отношения мужчин в догородский период и в начальный период существования полиса включали интимные отношения между свободным взрослым гражданином мужского пола (обычно старше 25 лет) и свободным подростком мужского пола (в возрасте от 12 до 17 лет), целью которого было воспитание молодежи ко взрослой жизни и статусу гражданина. Сексуальные отношения были частью этих образовательных отношений, унаследованных от гораздо более древнего обряда инициации во взрослую жизнь, где роли были жестко закреплены: взрослого — как активного наставника, молодого человека — как покорного и робкого, который уступал только тогда, когда наставник демонстрировал серьезные намерения. Эти отношения продолжались до тех пор, пока младший партнер не достигал совершеннолетия, а затем после период воздержания принимал другую роль в браке. Никаких отношений с рабами не допускалось, — это не имело никакой образовательной цели, ведь рабам не суждено было стать гражданами. Не допускались (по крайней мере, теоретически) они и между взрослыми. Такие отношения были обычны для всех до брака и лишь в некоторых случаях продолжались после. Женщины, с другой стороны, привязывались к дому и им запрещалось участвовать в общественной жизни. Лесбийские отношения считались нежелательными, хотя они и имели место, особенно в школах для обучения молодых женщин (Сапфо была педагогом), прежде чем те были окончательно изолированы дома. На протяжении веков распространение мужских гомосексуальных отношений и ослабление разделения ролей привело к определенной социальной стигматизации.
В Риме, с другой стороны, сексуальность служила показателем мужского доминирования, и поэтому для свободного гражданина было неприемлемо брать на себя пассивную роль (даже в молодом возрасте). Гомосексуальные отношения между мужчинами считались полностью законными при условии, что пассивным партнером был раб или мужчина-проститут — Lex Scatinia (III или II до н.э.) запрещал сексуальные домогательства по отношению к молодым свободным мужчинам, запрещал тем играть пассивную роль со взрослыми мужчинами и карал такое поведение штрафами. Постепенно, в период Империи, из-за греческого влияния, распространились отношения, аналогичные эллинским. А с постепенным дерегулированием получило распространение и пассивное сексуальное поведение среди свободных мужчин, рабов и мужчин-проституток, в том числе среди выдающихся личностей, таких как Юлий Цезарь и Цезарь Август. Однако впоследствии, начиная с IV века нашей эры, гомосексуальные отношения стали ограничиваться законом с наказанием кастрацией за пассивную роль (342 г. н.э.), смертью на костре для пассивных проституток-мужчин (390 г. н.э.), смертью для всех пассивных мужчин (438 г. н.э.) и, наконец, за все формы гомосексуальной активности (533 г. н.э.).
Решающую роль в подавлении гомосексуальности сыграл приход христианства как господствующей религии. Церковь была первой, кто объявил гомосексуальные отношения «противоречащими природе» — идея, которая до сих пор сохраняется в религиозной морали. Это была совершенно новая концепция, учитывая, что ранее даже те, кто выступал против гомосексуальных отношений, не осуждали их как противоречащие природе, а скорее стремились усилить роль и стабильность семьи в обществе, часто указывая, что это необходимо для роста населения. Именно Юстиниан первым выступил с идеей о божественном наказании гомосексуалов. Такое подавление гомосексуальности шло рука об руку с христианской концепцией воздержания, согласно которой половой акт является законным исключительно тогда, когда осуществляется с целью продолжения рода, и следовательно, бесконтрольный и внебрачный половой акт должен быть пресечен (до того супружеская неверность была социально приемлемой — разумеется, только для мужчин).[3]
Из этого краткого исторического экскурса мы можем сделать некоторые выводы. Во-первых, гомосексуальное и бисексуальное поведение существовало всегда, что очевидно из общественной практики, но прежде всего из того факта, что ограничения накладывались на нерегулируемые гомосексуальные отношения (например, между взрослыми гражданами мужского пола или между женщинами, как в Греции, так и в Риме), то есть именно на то, что ближе к гомосексуальной любви в ее современном понимании, и которая многократно проявляла себя на протяжении истории.
Во-вторых, мы можем видеть, что в разные исторические периоды существовали разные социальные нормы в отношении сексуальности, что доказывает отсутствие оснований для концепции «традиционной семьи», не говоря уже о традиционной моногамной семье с взаимными узами верности, как на этом настаивают сегодня. Подобная модель была принята лишь при христианстве, да и то только как идеал. Общественная действительность с ее супружеской неверностью и проституцией, доступными для мужчин, была совершенно иной. Она претерпела бесчисленные преобразования, существующие сегодня во многих формах в зависимости от социального и экономического контекста (просто подумайте о разнице между старой расширенной крестьянской семьей и сегодняшней мононуклеарной семьей рабочих из белых или синих воротничков).
Наконец, в-третьих, мы должны отметить, что подобные нормы ни в коем случае не были выражением сексуальной и эмоциональной свободы. Во-первых, из них полностью исключались рабы и женщины, и только определенные формы поведения считались законными, в то время как другие запрещались, и, по крайней мере, в случае Греции, педерастические отношения были социальным институтом, который не принимал во внимание сексуальную ориентация ни гражданина, ни мальчика, который, мог испытывать от всего этого дискомфорт.
Таким образом, можно заключить, что данные законы по сути представляли собой различные формы регулирования эмоциональной, семейной и сексуальной жизни. Включали они в себя и репрессивные меры, применявшиеся в случае нарушения предписываемого поведения, где последнее определялось структурой общества.
Также, принимая во внимание эти соображения, мы можем утверждать что и подавление негетеросексуального (гомосексуального, бисексуального …) поведения имело место на протяжении всей истории человечества с разной степенью интенсивности и ограничений, целью чего была стабилизация семейных отношений, в частности, для обеспечения создания и укрепления моногамных семей.
Как объяснил Энгельс в работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства», и как это было подтверждено ключевыми выводами нескольких недавних антропологических исследований, семья не является неизменным и извечно существующим институтом. На этапе существования охотников-собирателей, когда заведование экономикой, продовольствием и орудиями труда, а также воспитание детей осуществлялось на уровне общины, женщины играли важную роль, а само общество было матрилинейным. Именно благодаря приручению животных, сельскохозяйственной революции и концентрации средств производства в руках мужчин, вместе с классовым обществом возникло патриархальное угнетение. Моногамный брак стал основой новой семейной структуры, основная задача которой — гарантировать наследование по мужской линии. Отсюда возникает чувство собственности над женой и детьми, которое по-прежнему так широко распространено и влияет на жизни миллиардов людей.
Именно в таком контексте возникло угнетение женщин, их маргинализация в обществе и подавление их сексуального поведения, сведение их к простым инструментам воспроизводства (заботе о домашнем хозяйстве и детях), исторически укоренившиеся вместе с эволюцией различных семейных и социальных структур. Вместе с тем, отношение к сексуальному поведению, выходящему за рамки воспроизводства внутри моногамной семьи, зависело от того, в какой мере оно рассматривалось как угроза для института семьи. Гомосексуальная любовь между женщинами в разные периоды истории подвергалась разной степени подавления (мы упомянули лишь некоторые из них выше). Однако мы можем утверждать, что до тех пор, пока моногамная семья считается фундаментальной основой и краеугольным камнем общества и единственной моделью допустимого эмоционального и сексуального поведения, до тех пор будет невозможно преодолеть ту социальную дискриминацию, что основывается на сексуальной ориентации.
Классовая борьба и эмансипация геев
Борьба против дискриминации по признаку сексуальности связана с борьбой против классового общества в целом по нескольким причинам. Первая, как мы объясняли выше, состоит в том, что только упразднение классового общества может создать материальную экономическую основу и культурный толчок, достаточный для демонтажа модели моногамной [мужчина-женщина] семьи как единственной базовой ячейки общества. Выполняя всем обществом задачи, которые сегодня возложены на сферу семьи, и главным образом на женщин (приготовление пищи, уборка, воспитание детей), и открывая простор свободному развитию людей, получающим доступ к материальным и культурным ресурсам, которые общество может им обеспечить, станет возможным облегчить процесс, посредством которого межличностные и семейные узы постепенно освободятся от материальной нужды и будут соответствовать исключительно романтическим и сексуальным желаниям. Тем самым произойдет распад деспотичных норм и различных видов дискриминации, существующих в настоящее время.
Вторая причина заключается в том, что подавляющее большинство ЛГБТ-людей — это рабочие, молодежь, временные работники, безработные, которые испытывают двойное угнетение как в отношении своего класса, на рабочем месте и в условиях своей обыденной жизни (или выживания), так и в отношении своей идентичности или сексуальной ориентации. Поэтому объединение борьбы против этих двух форм угнетения является наиболее естественным, особенно если учесть, что враг один и тот же. Более того, не следует забывать, что гомофобные предрассудки также поощряются для разделения работников, например, чтобы заставить гетеросексуальных работников поверить в то, что, хотя они и могут быть угнетены, но они все же стоят выше геев (как приятно кому-то это слышать!). Сходным способом взращиваются и расистские предрассудки. Роль правых в этом процессе очевидна.
Кто говорит, что необходимо разделить два фронта борьбы, тот играет на руку врагу. И в ЛГБТ-движении часто находятся люди, продвигающие эту позицию, как правило, люди небедные, не испытывающие материальных проблем, с которыми сталкиваются ЛГБТ-работники и молодежь. Фактически, они стремятся ограничить движение призывами к небольшим уступкам от правительства, с тем, чтобы оно не создавало слишком много шума и даже часто тем, чтобы оно не ставило перед собой никакие значительные цели. Так обстояло дело, например, с дружественными к геям движениями 1950-х годов (как в Италии, так и за рубежом), которые позже подверглись резкой критике со стороны освободительных гей-движений 1960-х и 1970-х годов, развивавшихся по революционным линиям на основе поднявшейся волны классовой борьбы в те годы.
С другой стороны, следует отметить, что немалая доля ответственности за раскол между рабочим и ЛГБТ-движением во второй половине XIX века ложится на руководство коммунистических партий, которые на базе сталинистского перерождения, заняли откровенно гомофобные позиции. Их позиции смягчились только на более позднем этапе, позднее же они в основном приняли реформистский взгляд на борьбу за гражданские права, что отражало реформизм их политической программы.
Однако так было не всегда. Хотя в трудах Маркса и Энгельса нет упоминания гомосексуального вопроса, было несколько заявлений лидеров старой немецкой социал-демократии, выражавших протест против какой-либо дискриминации гомосексуалов или наказания за гомосексуальность, согласно германскому законодательству. Неслучайно, когда Магнус Хиршфельд основал в конце XIX века Научно-гуманитарный комитет для продвижения идеи отмены параграфа 175 Уголовного кодекса Германии, который провозглашал гомосексуальность незаконной, его петиция, обсуждавшаяся в парламенте в 1898 году, получила поддержку лишь меньшинства фракции СДПГ. Работа Хиршфельда продолжилась открытием Института сексуальных исследований и последующей организацией Конгресса сексуальных реформ в 1921 году (с участием советского делегата). Работа Хиршфельда знаменует собой первую крупную попытку нашего времени декриминализовать гомосексуальность на основе научных дебатов. Сам Хиршфельд считал гомосексуальность патологическим, или, как минимум, нефизиологическим состоянием, за которое, однако, не было причин наказывать. Однако статья 175 не была отменена, и победа нацизма над немецким рабочим движением открыла период черной реакции, при которой происходило безжалостное подавление геев. Институт сексуальных исследований был одним из первых зданий, на которое 6 мая 1933 года совершила набег нацистская молодежь, сжегшая на площади все тексты, найденные в библиотеке. Нацисты ужесточили наказания, предусмотренные статьей 175, что привело к аресту 100 000 геев, 60 000 приговоров к тюремному заключению, помещению в психиатрические больницы и принудительной стерилизации. Геи были среди тех, кого отправили в концлагеря, наряду с евреями, социалистами и коммунистами.
Положение гомосексуалов после Октябрьской революции
Большевистская революция 1917 года, в ходе которой рабочие впервые в истории взяли власть в свои руки (помимо короткого периода Парижской Коммуны в 1871 году), изменила жизни миллионов людей не только в политическом и экономическом плане, но и в отношении семьи тоже. Советское правительство предоставило женщинам те же права, что и мужчинам, легализовало разводы и аборты и чтобы обеспечить экономическую основу для освобождения от семейно-бытовых обязанностей оно способствовало интенсивному развитию социальной сферы: детских садов, общественных столовых, прачечных, дневных больниц, кинотеатров, театров и т. д. В то же время с упразднением царского уголовного кодекса была декриминализована гомосексуальность (тогда как при царе это наказывалось серьезными тюремными сроками).
Позиция большевистской партии заключалась в том, что сексуальное поведение относится к частной сфере и как таковое не подлежит санкциям или регулированию, если только оно не причиняет вред другим (к примеру, если имело место принуждение или насилие). В российских научных дебатах гомосексуальность по-прежнему считалась болезнью, как и в любой другой стране, но данная точка не приводила к дискриминации. Среди конкретных примеров позиции советского правительства по этому вопросу мы можем упомянуть участие советского делегата в Конгрессе сексуальных реформ Хиршфельда, а также назначение Георгия Чичерина, бывшего открытым геем, комиссаром иностранных дел в 1918. Такая ситуация, учитывая исторический контекст, не имела аналогов в мире.
Традиционная семья начала разрушаться в результате социальных изменений: мужчины и женщины были призваны к участию в общественной жизни, а молодежь была, по крайней мере частично, освобождена от традиционной семейной власти и стремилась к новым социальным (включая романтические и сексуальные) отношениям. [4] Однако очень скоро радикальные изменения, начатые революцией, охватившие даже область семьи и сексуальных отношений, натолкнулись на проблемы, вызванные изоляцией и экономическими трудностями, с которыми столкнулась революция. Материальные ресурсы были слишком ограничены, чтобы предлагать альтернативу: часто государственные бытовые услуги были настолько низкого качества, что по необходимости возникала тенденция возвращения к старой семейной структуре. В то же время начали происходить бюрократические деформации, которые привели к приходу сталинистского режима, что знаменовало разрыв с идеалами Ленина, Троцкого и Октябрьской революции.
Это явление имело два последствия. С одной стороны, учитывая отсутствие материальной базы для развития семейных и эмоциональных отношений на более продвинутом социальном уровне, вернулась традиционная семья; требовались десятилетия, чтобы полностью преодолеть это положение, даже при самых лучших условиях. С другой стороны, сталинистский режим видел в возвращении к семье и традиционной морали источник стабильности для режима, в частности инструмент для укрепления идеи авторитета (начиная с авторитета главы семейства над детьми), что активно тогда продвигалось.
Троцкий писал в «Преданной революции»:
Торжественная реабилитация семьи, происходящая одновременно — какое провиденциальное совпадение! — с реабилитацией рубля, порождена материальной и культурной несостоятельностью государства. Вместо того, чтобы открыто сказать: мы оказались еще слишком нищи и невежественны для создания социалистических отношений между людьми, эту задачу осуществят наши дети и внуки, — вожди заставляют не только склеивать заново черепки разбитой семьи, но и считать ее, под страхом лишения огня и воды, священной ячейкой победоносного социализма. Трудно измерить глазом размах отступления!
В ходе этого процесса также менялось отношение к гомосексуальности. Вместо того чтобы полагаться на городских пролетариев, которые более стихийно преодолевали предубеждения против геев, режим опирался на мелкобуржуазные элементы и слаборазвитые восточные регионы. (В 1925 году, например, в Туркестане в Уголовный кодекс Советского Союза был добавлен дополнительный пункт, предусматривавший наказание за гомосексуальность). А в 1933-34 годах был восстановлен запрет на гомосексуальные отношения между мужчинами, которые теперь карались тюремным заключением. В 1935 году развод был строго ограничен; признание свободного партнерства было отменено, а в 1936 году аборт снова был объявлен вне закона. Если, говоря словами Троцкого, «семейная догма» стала «краеугольным камнем победившего социализма», то гомосексуальность, рассматриваемый как угроза семье, превратился в порок буржуазного упадка. Позднее эта гомофобная позиция глубоко пропитала коммунистические (сталинистские) партии во всем мире, что негативно сказалось на развивающемся гей-движении, которое могло бы иметь точки пересечения с самим революционным движением.
От Стоунволла до периода затишья
После Второй мировой войны, в период общего спада классовой борьбы, ведущую роль играли группы геев, которые, как объяснялось выше, пытались наладить диалог с правительствами и исповедовали к ним мягкий подход, с тем, чтобы завоевать некоторые минимальные права, хотя и имели в этом небольшой успех. После периода спада в социальной борьбе и ослабления гей-движения оно вновь вспыхнуло (или, в определенном смысле, впервые возникло) как массовое движение в 1969 году в Нью-Йорке, в связи с Стоуноволлскими бунтами. В ночь с 28 на 29 июня очередной полицейский рейд в бар для геев (Stonewall Inn), который до того считался обычной практикой, впервые встретил массовое сопротивление, которое переросло в двухдневную битву с участием тысячи человек.
Стоунволлское восстание изменило лицо и природу гей-движения, которое больше не принимало характер узких кругов ученых или политических комитетов, порвало с идеей гомосексуальности как отклонения от нормы, вместо чего начало выражать гордость за нее. Движение также развернулось влево, к революционным позициям, которые, хотя и нечетким образом, были связаны с ростом классовой борьбы в конце 1960-х и 1970-х годах. После Стоунволла в начале июля 1969 года в США был основан Фронт освобождения геев. Он занял антикапиталистические позиции, позиции сторонников «третьего мира» и выступил в поддержку борьбы Черных пантер. Подобные организации были созданы в нескольких странах: Фронт освобождения геев в Великобритании в 1970 году, который вобрал в себя сотни активистов, но затем был политически раздроблен, Фронт Omosexuel d’Action Révolutionnaire (FHAR) во Франции и Mouvement Homosexuelle D’Action Révolutionnaire (MHAR) в Бельгии.
В Италии в 1971 году был основан Fronte Unitario Omosessuale Rivoluzionario Italiano (FUORI, аббревиатура в переводе с итальянского означает «вне», «снаружи», «за пределами»). Что касается других групп, то они не были массовыми: максимум по сто активистов в трех группах в Турине, Милане и Риме (с имевшими место значительными политическими различиями между этими тремя городами). Изначально их газета продавалась ежемесячно в киосках тиражом 8 тысяч экземпляров.
5 апреля 1972 года в городе Сан-Ремо FUORI организовали первую публичную демонстрацию против Международного конгресса сексологов, на повестке которого стояла дискуссия о причинах гомосексуальности и возможных методах ее лечения. Чтобы понять суть дискуссии, нужно держать в уме, что один из предложенных там методов лечения заключался в применении легких болезненных электрических разрядов, увязанных с изображениями обнаженных мужчин, но не обнаженных женщин, в то время как другой предполагал выборочное удаление ткани головного мозга.
У входа в здание, где проходил этот конгресс десятки активистов стояли в пикете и выкрикивали лозунги «Мы нормальные! Мы нормальные!» и держали плакаты с надписью «Психиатры, воткните электроды себе в мозг». В конференц-зале слово взял Анджело Пеццана, член FUORI, открыв его знаменитыми словами «Я гомосексуал и рад быть им». Демонстрация ознаменовала поворотный момент в гей-движении и разрыв с умеренными организациями, поддерживающими геев.
Поворот к революционной перспективе был важен: в первом номере их газеты редакция обратилась к «революционным [гетеросексуальным] товарищам» с просьбой «первыми понять подлинное положение гомосексуалов», учитывая, что «сексуальное подавление — это первый, самый коварный и опасный метод подчинения со стороны любой репрессивной системы». «Мы утверждаем, — продолжали активисты FUORI, — что необходима сексуальная революция, параллельная и интегрированная с политической революцией, которая уже происходит в каждой стране». [5] Мы имеем здесь организацию без ясной марксистской программы, но, которая, тем не менее, понимала потенциал, заложенный в гей-движении, сходящимся с революционной перспективой. Но опять же, основной причиной того, что это не имело дальнейшее развития, была гомофобная позиция руководства рабочего движения.
Через несколько недель после демонстрации в Сан-Ремо, 1 мая 1972 года, римское отделение FUORI вместе с другими группами организовало демонстрацию на площади Кампо-де-Фьори, «за празднование радости, против работы и за сексуальное освобождение». В какой-то момент там появилась группа активистов из внепарламентских левых, которые «объявили себя членами Potere Operaio [«Рабочая власть», ультралевая группа], и крича “педики, вон из Кампо-де-Фьори”, начали поливать участников кампании водой».[6]
Что касается Итальянской коммунистической партии (ИКП), которая никогда ранее официально не касалась этого вопроса, то в 1974 году она опубликовала в 3-4 выпусках журнала Critica Marxista статью Лучано Группи, где выдвигались следующие идеи: «Именно эти отношения, которые, как мы утверждаем, должны быть установлены между обществом и природой, говорят нам, насколько гомосексуальность, напротив, разрушает такие отношения, противореча фундаментальному инстинкту каждого живого существа — продолжению рода. Следовательно, гомосексуальность обедняет и глубоко видоизменяет личность человека. Часто порождаемая одиночеством, она также часто заканчивается одиночеством». [7] Нет необходимости говорить, как неудобно, должно быть, чувствовали себя геи — рабочие и студенты, бывшие активистами в этой партии. Убийство Пьера Паоло Пазолини в 1975 году породило дискуссию внутри партии, что заставило ее изменить свою позицию в отношении гомосексуальности к концу 1970-х годов, как раз перед началом спада волны борьбы, захлестнувшей Италию с 1968 года. Тогда она была встроена в рамки политики партии, становящейся все более реформистской.
Таким образом, вместо предложения активистам этого нового гей-движения перспективы общей политической борьбы, что могло бы преодолеть общий политический эклектизм, эти активисты были отторгнуты рабочим движением, и в итоге и те и другие пошли разными путями. В 1974 году FUORI объединилась с Радикальной партией, которая в те годы склонялась влево, тем самым отказавшись от революционной перспективы и став бороться исключительно за гражданские права в рамках буржуазного общества. Некоторые ведущие фигуры FUORI, в том числе Марио Миели, из-за этого порвали с движением и повернулись к внепарламентским левым, к сожалению, в тот момент, когда они тоже стояли на грани необратимого кризиса.
Упущенная возможность наладить смычку между ЛГБТ-движением и рабочим движением была хорошо показана в фильме 2014 года Pride!, где рассказывается подлинная история Марка Эштона, гей-активиста из молодежной организации Коммунистической партии Великобритании (CPGB). На лондонском марше гордости 1984 года он начал сбор средств в поддержку забастовки шахтеров против Тэтчер в рамках классовой солидарности и общей оппозиции как реакционному правительству Тэтчер, так и капиталистической системе в целом. Ему удалось создать группу под названием «Лесбиянки и геи в поддержку шахтеров» и, преодолев взаимное недоверие между лондонской гей-субкультурой и организованным рабочим движением, наладить между ними смычку, которая завершилась широкой мобилизацией британских геев и лесбиянок в поддержку шахтеров, а также привело к участию большой делегации шахтеров в марше гордости 1985 года и включению прав геев в программу профсоюзов. В начале 70-х прошла аналогичная демонстрация солидарности во главе с Харви Милком, которую поддержало гей-сообщество Сан-Франциско, и которая была связана с бойкотом пивной компании Coors со стороны профсоюза водителей Teamster.
Великая британская забастовка горняков 1984 года, которая до сих пор остается образцовым примером борьбы, произошла во время последнего крупного подъема классовой борьбы, начавшегося в 1970-х годах. Вскоре, однако, за всем этим последовал период глубокого затишья, которое отбросило назад как рабочее движение, так и движение за права геев.
В условиях наступившего затишья произошло дробление движения за освобождение геев, которое отступило до уровня кампаний за соц.гарантии, особенно в отношении проблемы СПИДа в 1980-х годах, солидарности против гомофобного насилия и борьбы за законы против дискриминация, а затем и за признание равных гражданских прав. Таким образом, с одной стороны, произошел возврат к реформистскому и примиренческому подходу гей-групп 1950-х годов, а с другой стороны, сохранялась опора на достижения борьбы 1970-х годов, раз и навсегда провозгласившей естественность существования геев, их гордость и достоинство. В последующие годы это также заставило научное сообщество изменить свой подход и признать допустимость гомосексуального поведения, что прекратило изоляцию борьбы за права геев. На этой основе развилась итальянская ассоциация Arci-gay, которая выросла из нескольких филиалов в начале 1980-х годов до сегодняшней общенациональной сети..
Новые теории или теоретический тупик?
В то время как упадок движений в 1980-х и 1990-х годы привел к демобилизации и уходу от открытой борьбы, в академическом мире открылись соответствующие дебаты, в частности по вопросу гендерной идентичности, результатом которых стало возникновение так называемым «квир-исследований» или «квир-теории». Этот термин восходит к 1990 году. Годом ранее Джудит Батлер выпустила работу Gender trouble, которая стала отправной точкой для дальнейших разработок.
Несмотря на то, что такие разработки не сумели развиться в общую теорию, их центральным пунктом является критика идеи о том, что гендерная идентичность и мужской/женский биологический пол существует в природе. В противовес этому утверждается, что последние являются скорее продуктом гетеронормативного общества, то есть общества, где в качестве нормы (и через властные отношения) устанавливается бинарное разделение, основанное на гетеросексуальном «дискурсе». Таково последнее звено в цепи мыслей, которая начинается с феминистского сепаратизма (направленного против патриархального общества и противопоставлявшего женщину мужчине), проходит через лесбийский сепаратизм (больше нельзя говорить о женщине, потому что как таковая она определяется лишь относительно мужчины: только лесбиянка в политическом смысле может восстать против идеологического мужского господства) и заканчивается квир-теорией (любая форма гендерной идентичности является результатом гетеросексуального патриархального идеологического господства, и следовательно все они должны быть отвергнуты).
Для тех, кому не позволяется свободно выражать свою гендерную идентичность или свою сексуальную ориентацию, эти теории могут показаться радикальным отказом от социальных предписаний и, следовательно, приобрести некоторую привлекательность. Проблема в том, что если копнуть немного глубже, они окажутся тупиком для любого, кто стремится к каким-либо переменам.
Согласно Батлер, гендерная идентичность не естественна, а создается «перформативно», то есть на основе повторения действий, определяемых социально установленными нормами и «дискурсом». [8] Такая искусственно созданная идентичность, в свою очередь, дает нам представление о том, что в природе существует два пола, мужской и женский. Эта теория заимствована у Фуко: «Для Фуко тело не “половое” в каком-либо значимом смысле до его определения в рамках дискурса, посредством которого оно наделяется “идеей” естественного или необходимого пола. Тело приобретает значение в дискурсе только в контексте властных отношений. Сексуальность — это исторически специфическая организация власти, дискурса, тел и аффективности. Таким образом, Фуко понимает, что сексуальность порождает “пол” как искусственное понятие, которое успешно расширяет и маскирует властные отношения, ответственные за его возникновение». [9]
Таким образом, мужчина и женщина, а также гетеросексуал, гей, лесбиянка, бисексуал — все они оказываются иллюзорными категориями, проистекающими из этого механизма, так как при учете того, что биологические полы не существуют, тем самым не существует и сексуальной ориентации.
Это классический пример того, как частичную истину можно взять и оторвать от реальности, и превратить все в споры, ведущие в никуда. Никто не ставит под сомнение тот факт, что на сознание человека сильнейшим образом влияет социальный контекст, в котором оно развивается. Однако, исходя из этой правильной предпосылки, какой смысл отрицать существование мужского и женского пола со всеми их анатомическими и биологическими различиями? [10] Это имеет определенное значение, если мы, например, отвлекаемся от мира академических гипотез и обращаемся к вопросам медицины, беременности и кормлении грудью. Более того, даже если я заявляю, что мое сознание (и, следовательно, то, как я воспринимаю свою гендерную идентичность) определяется социальными условиями, в которых я живу, делает ли это ее менее реальным? Нет, она отражает мои реальные условия существования, как естественные, так и социальные, и будет изменяться вместе с эволюцией общества.
Но, прежде всего, с точки зрения этой теории, каким образом можно бороться за сексуальное освобождение? Говоря простыми словами, никак. Еще раз процитируем Батлер: «Следовательно, власть нельзя ни отозвать, ни отказаться от нее, а только перераспределить. В самом деле, на мой взгляд, нормативный акцент в практике геев и лесбиянок должен быть направлен на подрывное и пародийное перераспределение власти, а не на невозможную фантазию о полномасштабном выходе за пределы». [11] То есть лучшее, что мы можем достичь, — это креативная пародия, карикатура на гендерные идентичности, чтобы показать, что они не являются естественными сущностями, но искусственным продуктом. Делая это мы показываем, что гендера не существует, и тогда появляется возможность «распространения гендерных конфигураций за пределы ограничивающих рамок маскулинного доминирования и принудительной гетеросексуальности». [12] Гора родила постмодернистскую мышь: я вижу гендерное угнетение, но я отказываюсь от классового анализа общества, и поэтому я более неспособен видеть причины этого угнетения; затем я возвожу угнетение (или лучше: один-единственный или конкретный аспект угнетения, гетеросексуализированную власть) до метафизической сущности, от которой все зависит, и у меня нет ни малейшего представления о том, как ее свергнуть; единственная форма подрывной деятельности, которая у меня остается, — это впасть в субъективизм, при котором я отрицаю реальность и утверждаю, что каждый может изобрести свою собственную реальность, не меняя вообще ничего за пределами своего собственного сознания.
Неудивительно, что правящий класс не боится этих теорий. В то же время очевидно, что за пределами круга академических дебатов эти теории могут предложить людям мало или совсем ничего. Всем тем, кто испытывает острую потребность бороться за свои права в реальном мире, лучше вооружиться более действенными теориями и формами борьбы.
Здесь стоит вкратце взглянуть на идею интерсекциональности, которая в последнее время приобрела большую популярность среди некоторых слоев движения. В целом, согласно ей, в обществе существует несколько форм угнетения (на основе пола, расы, класса, сексуальной ориентации и т. д.), они взаимосвязаны и пересекаются. Отсюда выводится пересекающийся характер движений и возможность объединения их в коалиции.
Сама Батлер подчеркивает тот факт, что необходимость ослабить универсальную категорию «женщина» возникает из-за «критики со стороны женщин, которые утверждают, что категория “женщины“ является нормативной и исключающей и используется с необозначением аспектов классовых и расовых привилегий». [13 ]Совершенно верно! В самом деле, гендерное угнетение — это не одно и то же для женщины-работницы и женщины-капиталистки, и борьба за освобождение женщин, когда она ставит под сомнение привилегии правящего класса, приводит к расколу по классовой линии с отпадением буржуазных женщин. Последние вынуждены защищать свои материальные классовые привилегии, даже оставаясь подчиненными своим (буржуазным) мужьям в доме.
То же самое мы видим и в ЛГБТ-движении, когда вступаем в сферу экономической борьбы (за жилье, рабочие места, здравоохранение и т. д.), которая придает конкретику борьбе за гражданские права. Все это лишь говорит нам о том, что фундаментальное противоречие в обществе, классовое противоречие — это то, что определяет рамки, в которых мы ведем борьбу, и что только поднимая классовую борьбу до свержения капитализма, мы можем предложить перспективу победы движениям, борющимся против множественных формы угнетения, существующих в обществе.
Что останется, если мы откажемся от идеи, что классовая борьба занимает центральное место? Мы получим постоянное, и неполное, стремление к созданию коалиций между различными движениями (ЛГБТ, антирасистским, зеленым и т. д.) Различного состава и баланса, в зависимости от того, какое из них является самым сильным в данный момент. В постмодернистском мировоззрении этот подход доходит до переопределения самой идентичности участников: «Открытая коалиция, таким образом, утвердит идентичности, которые поочередно устанавливаются и оставляются в соответствии с поставленными целями; это будет открытая совокупность, которая допускает множественные совпадения и расхождения без подчинения нормативному телосу замыкания в дефинициях». Таким образом, даже моя личность может меняться в каждом случае, в зависимости от состава митинга или или тех решений, которые на нем принимаются! Неудивительно, что людей все это ставит в тупик…
Неудивительно, что эти теории получили распространение в период затишья в классовой борьбе, когда отсутствовал главный ориентир, рабочий класс, и не предлагалась реальная возможность ниспровергнуть капитализм, а вместе с тем и все формы угнетения, которые он создает или увековечивает. Рост классовой борьбы, как это бывало и ранее, будет способен оказать проясняющее влияние и на идеологическую сферу.
Гражданские права и кризис капитализма
В период с 2000 года мы стали свидетелями принятия законов против дискриминации и защиты гражданских прав во множестве стран, от однополых браков до гражданских союзов. Эти важные завоевания были достигнуты благодаря постоянному давлению со стороны гей-активизма и растущей поддержке равноправия в обществе, в том числе среди гетеросексуальных людей. Сегодня знамя гражданских прав поднято не только среди левых, но и среди слоев капиталистического класса и их политических представителей: мы отмечаем Международный день борьбы с гомофобией, проводимый Европейским союзом, мы видим резолюции, принимаемые Организацией Объединенных Наций по этому вопросу, и так далее.
Однако мы не можем питать иллюзий или иметь двусмысленный подход к любому из этих вопросов. Данные «либеральные» правительства и «просвещенные» слои буржуазии — те же самые люди, которые поддерживают диктатуры в различных частях мира, где геев и лесбиянок вешают или обезглавливают. Так, мы видим, как правительство США при Трампе и Обаме поставляет оружие в Саудовскую Аравию. То же самое верно и в отношении основных европейских держав, которые, узаконивая однополые браки, в то же время поддерживают режим ас-Сиси в Египте, который, помимо всех арестов, убийств и пыток политических оппонентов, также начал жестокие репрессии против геев. Подобное лицемерие может быть использовано в реакционных целях, а защита прав ЛГБТ может стать предлогом для поддержки империалистической политики. Например, когда нам говорят, что Израиль — это страна на Ближнем Востоке с самым передовым законодательством по правам ЛГБТ. Разве это дает право Израилю устраивать резню, бомбить и налагать эмбарго на палестинцев, чьи администрации меньше озабочены законодательством о гражданских правах? В Нидерландах правительство использует защиту прав ЛГБТ, чтобы ограничить так называемую «гомофобную» иммиграцию, даже устанавливая экзаменационные испытания в голландских посольствах по всему миру. Если мы упустим из виду общую картину, и особенно если откажемся от классовой точки зрения, мы весьма быстро можем оказаться в лагере реакции, как это сделали некоторые правозащитные ЛГБТ-группы, более озабоченные завоеванием авторитетных позиций и охотно закрывающие глаза на то, что делают союзные им правительства. [14]
С буржуазной точки зрения, уступки в области гражданских прав преследуют как экономические, так и политические цели. С экономической точки зрения ЛГБТ — это лишь рыночный сектор, где образ компании, дружественной к геям, может привлечь клиентов. У Икеа нет проблем с размещением фотографий мужских пар в своем каталоге при условии, что у них есть деньги, чтобы купить кухню. Точно так же у нее нет проблем с включением в свою рекламу разведенных родителей, при условии, что у них есть деньги, чтобы купить одну и ту же мебель для детских комнат, одинаковых в обоих домах. С другой стороны, безработные геи должны жить с тем фактом, что их не существует в мире рекламы, так же как там не существует гетеросексуальных безработных.
На политическом фронте часть правящего класса таким образом пытается разрядить поле возможных социальных конфликтов, обращая внимание на то, что может быть абсорбировано системой, и ищет поддержки у умеренных лидеров ЛГБТ-движения, занимаясь в то же время продвижением ксенофобской, антирабочей, драконовской политики жесткой экономии и сокращением основных соц.гарантий.
Таким образом, мы видим, что, столкнувшись с кризисом семьи и из-за давления снизу, крыло правящего класса согласилось с юридическим признанием однополых пар, в то же время подтолкнув геев к идее основополагающей роли семьи в капиталистическом обществе и к поддержке идеологического мировоззрения буржуазии. Отсюда идет и продвижение однополых браков, которые, однако, должны адаптироваться к модели моногамной семьи. В некоторых случаях это приводит к воспроизведению гендерных ролей мужчин и женщин в гей-паре, включая разделение обязанностей по дому и всех традиционных буржуазных ценностей.
Значит ли это, что мы недооцениваем вопрос гражданских прав? Ни в коем случае! Мы боремся за полное признание и применение гражданских прав, а именно за полное равенство семейных и личных прав, независимо от пола и сексуальной ориентации. Это включает в себя право на брак и усыновление (которое также должно применяться к одиноким людям) и усыновление приемного ребенка (то есть право усыновить ребенка своего партнера) также и для однополых пар.
Однако мы не должны упускать из виду общую картину и не должны забывать, на какой стороне баррикад мы находимся в классовой борьбе.
Вот почему в число прав, которые мы защищаем, мы не включаем легализацию суррогатного материнства — мы выступаем против этого требования, потому что при капитализме это непременно предполагает создание особого рынка, где женщины из-за экономической необходимости продают свое тело и переживают чрезвычайно травматический опыт, такой как беременность с последующим изъятием новорожденного со всеми вытекающими физическими и психологическими последствиями. Несомненно, существуют случаи, когда это делается добровольно, в качестве «подарка», но преобладающая социальная действительность сильно отличается от этого, и мы не можем с этим согласиться.
Мы также должны подчеркнуть тот факт, что желание иметь биологическое потомство или идея о том, что эмоциональная привязанность к ребенку неизбежно связана с биологическим родительством, были вбиты в нас из-за необходимости передавать собственность через моногамную семью, что не имело места до возникновения частной собственности:
«Вы, белые люди, — говорил один коренной американец миссионеру, — любите только своих детей. Мы же любим детей племени. Они принадлежат всем людям, и мы заботимся о них. Они кость от наших кости и плоть от нашей плоти. Мы все для них отцы и матери. Белые люди — дикари; они не любят своих детей. Если дети остаются сиротами, людям нужно платить, чтобы они заботились о них. Нам не знакомы такие варварских идеи».[15]
Революция и освобождение
Мы боремся за признание всех гражданских прав и с энтузиазмом приветствуем ситуации, когда они реализуются даже при капитализме. Но мы также должны сознавать тот факт, что в любой момент обострение классовой борьбы может подтолкнуть правящий класс к выбору более реакционного подхода и, следовательно, к отбиранию всего того, что они ранее предоставили. Давайте помнить, что Клинтоны ведут к Трампам, Макроны — к Ле Пенам, если их не останавливает классовая борьба. Никакое завоевание не может длиться вечно, пока мы остаемся в рамках капиталистической системы.
И даже там, где эти права были предоставлены, действительной ли целью была равная эксплуатация геев и гетеросексуалов? Что мне делать с гражданскими правами, если мне не гарантировано жилье или работа, если система здравоохранения находится в состоянии коллапса, и у меня нет денег на медицинское обслуживание для себя и своих близких, если у меня нет вида на жительство? Какая польза от права на однополые браки, если я должен посвящать все свое время и энергию начальнику и в конечном итоге падаю от усталости по возвращению домой?
Как только мы касаемся проблем повседневной жизни, внутри ЛГБТ-движения проявляет себя классовое разделение, так как повседневная жизнь сильно варьируется в зависимости от того, к какому классу принадлежит человек. Мы ясно видели это в Италии во время мобилизации 2016 года в поддержку гражданских союзов, где массовая база движения, состоящая в основном из молодежи, временных рабочих и студентов, была гораздо более радикальной, чем его руководство (среди которого встречались члены движения Arci-gay), которое рассматривало мобилизацию лишь как средство для поддержки нового закона и, возможно, оказания небольшого давления на правое крыло парламентской группы ДП (Демократическая партия). Затем мы видели как ПД выбросила из закона усыновление приемных детей и ограничила масштабы реформы. Руководство движения приняло этот компромисс, но рядовые участники потребовали возобновления протестов.
Этот раскол между руководством и массой протестующих был нам ясно виден, когда мы приняли участие в движении, призывая обобщить борьбу против правительства ДП, включив в нее борьбу за рабочие места, жилье и социальное обеспечение. Большинство протестующих с энтузиазмом восприняли наши лозунги, в то время как руководство (иногда сама ДП, которая организовывала митинги, чтобы показать, насколько она заботится о гражданских правах) смущенно оглядывалась, призывая людей не преувеличивать. Мы не можем поручать этим людям возглавлять борьбу за наши права.
Мы видели многолюдные площади, где полных гражданских прав для всех требовали не только ЛГБТ-люди, но и многие гетеросексуалы. Также мы видели, как борьба за гражданские права непосредственно связана с борьбой за жилье, работу и здравоохранение. Такое единство способно привести к победе. Необходимо, чтобы ЛГБТ-движение развивалось по классовой линии с его полной интеграцией в рабочее движение; также чтобы рабочее движение приняло революционную программу.
Нам нужно ниспровергнуть капитализм, освободить себя от правящего класса, завладеть производственными ресурсами и богатством и использовать их планомерно и гармонично — не для выгоды немногих, а для коллективных нужд общества. Домашняя работа требует социализации; забота о детях и их образование должны быть качественными. Каждый должен иметь право на жилище; рабочее время следует сократить, чтобы у всех было время и силы жить своей жизнью.
На этой материальной основе мы сможем порвать с моралью, закрепленной буржуазией в отношении структуры семьи и сексуальной ориентации. Мы сможем выбросить патриархат и гомофобию на свалку истории, будем свободны жить своей жизнью, как мы хотим, и каждый сможет свободно выражать свои сексуальные и эмоциональные чувства. Решение, то как это делать, в каких формах и какие семейные отношения будут иметь место в обществе — это задача уже будущих поколений.
Примечания
[1] Источник: ILGA, государственный доклад о гомофобии 2017 года
[2] Исключительно в качестве дополняющего аргумента можно здесь указать на распространенность гомосексуального поведения в животном мире, которое подчеркивает его присутствие в природе, но не является убедительным из-за различий между социальным и эмоциональным поведением человека и животных. Процитируем лишь одно из недавних исследований, опубликованных в рамках выставки «Против природы?» в Музее естественной истории в Осло, «гомосексуальность […] была зарегистрирована у более чем 1500 видов животных и хорошо задокументирована у 500 из них, но реальный масштаб, вероятно, намного выше».
[3] См. помимо мнжество других текстов на эту тему: Eva Cantarella, Bisexuality in the Ancient World, Yale University Press, 2002.
[4] Об этой попытке и ее неудаче см. Вильгельм Райх, глава «Борьба за “новую жизнь” в СССР», из книги «Сексуальная революция», 1936 г. См. также Лев Троцкий, «Проблемы повседневной жизни», и главу «Семья, молодежь, культура» из книги «Преданная революция».
[5] Цитата из Gianni Rossi Barilli, Il movimento gay in Italia. Feltrinelli, 1999, стр. 51—52.
[6] Там же, стр 59.
[7] Quote from Fabio Giovannini, Comunisti e diversi: il PCI e la questione omosessuale, Edizioni Dedalo, 1980, стр. 72.
[8] «Другими словами, действия и жесты, сформулированные и предписанные желания создают иллюзию внутреннего и организующего гендерного ядра, иллюзию, дискурсивно поддерживаемую в целях регулирования сексуальности в навязываемых рамках репродуктивной гетеросексуальности. (Judith Butler, Gender Trouble, Routledge, 1990)
[9] Там же
[10] Целью данной статьи не является установление истоков гендерной идентичности. С материалистической точки зрения мы ограничиваемся здесь утверждением, что оно неизбежно развивается из смеси природных (физических и биологических), психологических и социальных составляющих.
[11] Там же
[12] Там же
[13] Там же
[14] См. о подобных случаях: https://paper-bird.net/2016/11/02/selling-out-the-gays-and-governmentality
[15] M.F. Ashley Montagu, Marriage: Past and Present, a Debate Between Robert Briffault and Bronislaw Malinowski, Boston, Porter Sargent Publisher, 1956, стр. 48.